О нем / Тексты / Отар Иоселиани об Александре Пятигорском

 

Статья была опубликована в журнале «Киносценарии», № 2, 1995. Здесь печатается с сокращениями.

 

 

Все мои приятели – философы, поэтому я их себе и выбираю в приятели, – они, как правило, обладают одним качеством: их хочется и приятно цитировать. А цитировать кого-то приходится, аргументируя иногда уже совсем другую, твою собственную мысль, потому что они сумели очень ловко, и красочно, и ясно сформулировать то, мы знали, видели, но определить словами не умели.

Если Саша Пятигорский на два-три года старше человека, к которому хорошо относится и которого немножко жалеет за то, что тот не занимается сладостным философствованием, он называет его «детка». Из обращения следует, что он этого человека постоянно поучает, даже в области, совершенно чуждой его занятию – например, как пить водку (обязательно совершив над ней молитву или одному ему известный ритуал изгнания нечистой силы из бокала)…

Уехал Пятигорский в Англию для меня совсем неожиданно, застав многих своих приятелей врасплох своим решением (которое, как я позже вычислил, было мотивировано тремя параметрами: усталостью от невозможности заниматься философией, то есть говорить, что думаешь, как минимум десяти слушателям вместе; гонениям на буддистов – его близкая связь с Дандароном и, пожалуй, в последнюю очередь – еврейским происхождением, которое послужило, как тогда говорили, просто средством передвижения).

Вначале, прибыв в Англию, он писал веселые письма Илюше Авербаху и грустные – Мерабу Мамардашвили. В этих письмах шла в основном речь, как нелепо, а следовательно, гениально правильно, он себя ведет в стране, порядков которой не знает, но знает, что люди везде люди, а правила и условности поведения – всего лишь человеческая слабость, игра в прятки друг с другом, следовательно, вещь второстепенная. Так, оставшись самим собой, он быстро, странно быстро, неожиданно быстро, приобрел себе приятелей в стране, с давних времен славящейся чопорностью и замкнутостью, клубами, куда невозможно проникнуть, где «мой дом – моя крепость» (что подчеркивает существование сонма отвратительных чудовищ за его станами), где даже пиво попить в обществе дамы не очень просто, ибо мужчины отгораживаются от дам неприступной стеной паба, куда дамам ходить не велено. Так Саша стал жить в Англии; не подладился, не стал англичанином или русским, играющим роль англичанина, — а делал сплошь и рядом нелепые жесты, совершал неправильные для английских правил поступки, говорил, что думает, и продолжал жить как жил – не принимая одних, нежно относясь к другим и поучая всех, как надо жить, а поучая, извиняться за то, что поучает.

Философ Пятигорский говорит резко, как бы ударяет, если сказанное кем-то противно его натуре. Но вначале извиняется за то, что вынужден будет высказать. Саша как настоящий грубиян – изысканно вежлив. Он прощает дамам все без исключения высказывания – даже самые чудовищные. За те же высказывания неосторожным своим оппонентам он раздает звонкие словесные пощечины, и если подставить правую щеку после левой – ударит и по правой. Мне хотелось, чтобы по фильму «Охота на бабочек» разгуливал персонаж, сочетающий два противоположных качества – утонченную галантность и нелицеприятную резкость в отношениях с людьми. Но макараджа, сыгранный Пятигорским, сочетает два других качества: высокомерие с инфантильностью. Во время съемок он был покорен, как овечка, а после рабочего дня говорил мне: «Послушай меня, мальчик». Я его люблю.

Cookies help us deliver our services. By using our services, you agree to our use of cookies.