БЕСЕДОВАЛ КОНСТАНТИН ШУМОВ
БЕГЛЫЙ ФИЛОСОФ.
«Звезда», июнь 2007 г.
Именно пофилософствовать, а не доклад зачитать. Доклады он, похоже, делать просто не хочет, но вот пообщаться в кулуарах… Именно в кулуарах он многое и рассказал нашему корреспонденту.
Философ — это не профессия
Философ — только в какой-то незначительной мере профессия. Философом может быть и физик, и поэт, и романист, если он принадлежит к этому конкретному человеческому символу. Для понимания сути философа нужно отвлечься от его социального и общественного статуса. Философ не может быть патриотом в общем понимании, он — патриот одной страны, именуемой Истина, которая не может быть отождествлена с каким-то конкретным государством или политической системой. Тип человека-философа определяется прежде всего отношением к Истине, к его Истине. Это в полной мере относится к Мерабу Мамардашвили. Все его отношения — и эстетические (а Мераб был очень богатым человеком — он умел наслаждаться искусством и прекрасно его знал), и любовные, и дружеские — в каждом моменте его движения по жизни были подчинены идее Истины. Все остальное не имело никакого смысла для него. Философ, которого поддерживает общество, — случайность: не разобрались по глупости, поэтому всем понравилось. Достаточно вспомнить Спинозу, которым гордилась еврейская община свободолюбивой Голландии — мол, наш он, да еще и философ. Но прошла пара лет, и Спиноза показал им «нашего», дал понять ортодоксальным евреям, что он — не их, потому что он — ничей. Философ, если у него есть «свои», будь то нация, родина или религия, — не философ. Спинозу тут же отлучили от синагоги и — это обычная человеческая реакция — побили окна. И философ знает, что это нормально, и в этом знании он отодвигает себя от общества. Вы догадываетесь, по какой причине? В каком-то смысле я произнесу страшные слова. У философа нет родины, нет нации. Родина его — Истина. Это, простите, не я первый сказал, это, знаете ли, еще Платон знал наизусть. Но не надо думать, что философ не может заниматься политической деятельностью. Философ может заниматься какой угодно деятельностью — политикой, экономикой, органической и неорганической химией, фармацевтикой, медициной. Только в любом занятии он должен мыслить абсолютно самостоятельно и исходить во всех своих внешних движениях и словах именно из этой самостоятельности. После одного инцидента Мераб говорил, что ему стыдно быть грузином, ему стыдно за то, что делает Гамсахурдиа. Вы же помните, Гамсахурдиа сами грузины смели с трона. Но как это было? Это было после выступления Мераба. Его короткие слова стали политическими лозунгами, которые использовались на демонстрациях против президента. Но по сути эти слова не были словами политика, они были словами Философа. И эти слова услышали люди! И ради бога, не путайте философа с преподавателем философии. Конечно, иногда они совмещаются. Но как редко это бывает!Никуда я не сбежал
Не верьте кинорежиссерам! Это Улдис (Улдис Тиронс, латышский кинодокументалист, снявший фильм о Пятигорском «Философ сбежал» — авт.) придумал, когда я у него из кадра убежал. А так никуда я не сбегал, даже когда уехал из Советского Союза. Просто пе- ре-е-хал в Лондон. Что только про меня не говорили… И диссидентом главным называли. И то, что меня преследовали советские власти, говорили. Чушь полная и говно! Да никогда я не был диссидентом! И никто меня не преследовал! А недавно по Москве прошел слух, что я — «левак». Мол, склонился в сторону коммунизма и анархо- синдикализма. Совсем с ума сошли! Пока только в убийстве Джона Кеннеди не обвинили. И на том спасибо. А с другой стороны, любой философ сбегает… От обыденности, от конкретной ситуации. Он не может по-другому. Но это не бегство от преследователей, от непонимающих. Помните Сократа? Надо еще что-то говорить? Прав Улдис!Эвакуация на Урал
Это было страшно. Не по-философски, я тогда еще не философствовал. Эвакуировали московских детей на огромной барже, на ней было тысяча шестьсот человек. Для распределения по местам эвакуации нужно было сначала приплыть в Пермь, туда у меня были эвакуированы родичи. Было не только страшно, но и безумно интересно. Баржа от Москвы до Урала плыла гораздо больше полутора тысяч километров. В июле 1941 года мы добрались до Оханска, там пятнадцати мальчикам и девочкам с матерями дали грузовик, который отапливался чурками, и мы поехали в Очерский район. Но до этого просто поразил начальник пристани. Он, чтобы подбодрить, говорил: «Да что мне с вами делать!? Через полгода сюда придут немцы, они вас быстрее распределят!» Но мы не слушали этого идиота! А потом прибыли в маленькую деревню, одну из трех, входивших в состав колхоза. Его председателя я никогда не забуду, он был совершенно необыкновенный человек. Вы представляете — война, тысячи эвакуированных, куда их деть, чем их кормить? Сумел! Он был замечательный человек, всех жалевший. Урал остался в моей душе на всю жизнь местом глубоко приятным. А что есть важнее приятности? Еще бывал под Кишертью, помогал в биологической экспедиции в июле 1948 года. Это был просто курорт для меня, один из самых счастливых месяцев в жизни! Экспедицией руководил Анатолий Георгиевич Воронов, насколько я понял, это известная фамилия в Пермском университете. А его отец был близким другом семьи моей матери в Москве. До этого пришлось познакомиться с Кунгуром, где сидел в тюрьме мой дед, репрессированный в 1935 году. Согласитесь, дата очень важная. А деда выпустили, что не менее важно, в 1938 году, когда уже всех сажали и убивали. А еще в ваших краях вполне может состояться столица космополитизма, ведь Сережа Вороно (один из организаторов конференции — авт.) объяснил, что именно на Урале родился и умер Заратустра, и Сережа поставит ему памятник на горе где-то у вас. Хотя, скажу по секрету, я точно знаю, где Заратустра родился и умер. Поверьте, это было совсем не на Урале.Первый трактат
В 1943 году мы семьей жили в Нижнем Тагиле. Отец работал на снарядном заводе, а я был разнорабочим и учеником в горячем цехе целый год. Мне тогда едва исполнилось четырнадцать лет, а в классе, где учился, были ребята на два-три года старше. Родители (а нормальные родители, как вы знаете, обычно бывают полными идиотами и ничего про своего ребенка не знают) ни о чем не подозревали. Не знали даже о том, что район, где мы жили, был самым хулиганским. Я тоже поздно об этом узнал и едва не поплатился. У главного бандита в нашем классе имелся адъютант по имени Альфред с фамилией Верховодиных. Я был единственным евреем в классе, поэтому адъютант принял решение показать мне мое место. А я-то стремился стать первым, даже несмотря на мою нулевую, нет, не нулевую, а минусовую математическую одаренность. Тогда я и стал писать трактат, потому что в классе никто ничего не писал. В трактате «О происхождении рилигий» (именно так, через букву «и»!) я не мелочился, писал обо всех религиях мира на тринадцати страницах через две строчки школьной тетради. Особенно меня интриговало «змеепоклонничество». Но, бейте-режьте, содержание не помню! Я даже прочел текст трактата одному, совершенно не знакомому мальчику в уборной. А где же еще читать было!? И мальчик, тот самый, незнакомый, сказал: «Ты знаешь, это — гениально!» Так вот, на уроке, уже после того, как я прочитал трактат незнакомому мальчику, Альфред сел сзади меня, вынул нож и разрезал воротник моей единственной рубахи. За что? Не знаю, такие вопросы в политике неправомерны. Мне хотелось дожить до конца урока и тихо, по- храброму… сбежать. И вдруг раздался голос какого-то невиданного авторитета: «Замри, а то яйца отрежу». И Альфред замер. А я к тому моменту уже сам замер от страха. Это оказался брат нашей соседки по дому Борис семнадцати лет. В шерстяной фуфайке и при галстуке- бабочке. Он уже был связан с серьезными бандитами, а не со всякой шантрапой. После урока Борис со всей вежливостью (позднее я узнал, что такие люди никогда не матерятся) сказал Альфреду: «А теперь скажи Саше, что ты имеешь». Тот жалко пробормотал: «Еврей он». Ответом было: «А потом будешь лизать Саше носки валенок». Вот тут я испугался по-настоящему, потому что всю жизнь боялся и боюсь драматических ситуаций. Последними словами Бориса было: «У тебя есть шеф, он скоро ляжет в могилу. Мы тебя положим сверху, когда землю будем засыпать». Тогда я впервые узнал, что уголовная верхушка этническими проблемами не интересуется.Живу в бочке Диогена
Сегодня русскую интеллигенцию государство унижает. Пользуется тем, что настоящий интеллигент никогда не думает о достатке. Сколько тысяч долларов в месяц получает такой человек в России? Мой знакомый в Санкт-Петербурге живет на двести пятьдесят долларов… А что говорить о лифтерше с ребенком, которая получает восемьдесят долларов?! Меня возмущает даже не факт бедности, а дикого контраста: некоторые земляки, которые зовут в ресторан посидеть и оставляют там полторы тысячи долларов за вечер. А я не могу это вынести! Никто из моих нормальных английских знакомых, вполне обеспеченных, никогда не позволит себе ради удовольствия оставить за обед полторы тысячи долларов! Они — не сумасшедшие, это просто не-при-лич-но. Это вопрос любой реальной этики, а не экономики. Для меня настоящими русскими интеллигентами всегда были и есть Антон Чехов и Михаил Булгаков. Они о душе думали, о человечестве. А в души современных русских интеллигентов влезло, как рак, стремление к достатку. Много ли надо средств, чтобы прокормиться философу? Да не смешите меня, очень мало. Любому государству это вполне по силам. Мы с женой живем в Лондоне далеко не в хоромах. Кухня — шесть метров квадратных, гостиная — девять, спальня — еще меньше. И жилье это — социальное, как бы сказали в СССР — «горсоветовское». Если бы арендовали такую же квартиру, пришлось бы платить в десять раз больше.
Философ — только в какой-то незначительной мере профессия. Философом может быть и физик, и поэт, и романист, если он принадлежит к этому конкретному человеческому символу. Для понимания сути философа нужно отвлечься от его социального и общественного статуса. Философ не может быть патриотом в общем понимании, он — патриот одной страны, именуемой Истина, которая не может быть отождествлена с каким-то конкретным государством или политической системой. Тип человека-философа определяется прежде всего отношением к Истине, к его Истине. Это в полной мере относится к Мерабу Мамардашвили. Все его отношения — и эстетические (а Мераб был очень богатым человеком — он умел наслаждаться искусством и прекрасно его знал), и любовные, и дружеские — в каждом моменте его движения по жизни были подчинены идее Истины. Все остальное не имело никакого смысла для него. Философ, которого поддерживает общество, — случайность: не разобрались по глупости, поэтому всем понравилось. Достаточно вспомнить Спинозу, которым гордилась еврейская община свободолюбивой Голландии — мол, наш он, да еще и философ. Но прошла пара лет, и Спиноза показал им «нашего», дал понять ортодоксальным евреям, что он — не их, потому что он — ничей. Философ, если у него есть «свои», будь то нация, родина или религия, — не философ. Спинозу тут же отлучили от синагоги и — это обычная человеческая реакция — побили окна. И философ знает, что это нормально, и в этом знании он отодвигает себя от общества. Вы догадываетесь, по какой причине? В каком-то смысле я произнесу страшные слова. У философа нет родины, нет нации. Родина его — Истина. Это, простите, не я первый сказал, это, знаете ли, еще Платон знал наизусть. Но не надо думать, что философ не может заниматься политической деятельностью. Философ может заниматься какой угодно деятельностью — политикой, экономикой, органической и неорганической химией, фармацевтикой, медициной. Только в любом занятии он должен мыслить абсолютно самостоятельно и исходить во всех своих внешних движениях и словах именно из этой самостоятельности. После одного инцидента Мераб говорил, что ему стыдно быть грузином, ему стыдно за то, что делает Гамсахурдиа. Вы же помните, Гамсахурдиа сами грузины смели с трона. Но как это было? Это было после выступления Мераба. Его короткие слова стали политическими лозунгами, которые использовались на демонстрациях против президента. Но по сути эти слова не были словами политика, они были словами Философа. И эти слова услышали люди! И ради бога, не путайте философа с преподавателем философии. Конечно, иногда они совмещаются. Но как редко это бывает!Никуда я не сбежал
Не верьте кинорежиссерам! Это Улдис (Улдис Тиронс, латышский кинодокументалист, снявший фильм о Пятигорском «Философ сбежал» — авт.) придумал, когда я у него из кадра убежал. А так никуда я не сбегал, даже когда уехал из Советского Союза. Просто пе- ре-е-хал в Лондон. Что только про меня не говорили… И диссидентом главным называли. И то, что меня преследовали советские власти, говорили. Чушь полная и говно! Да никогда я не был диссидентом! И никто меня не преследовал! А недавно по Москве прошел слух, что я — «левак». Мол, склонился в сторону коммунизма и анархо- синдикализма. Совсем с ума сошли! Пока только в убийстве Джона Кеннеди не обвинили. И на том спасибо. А с другой стороны, любой философ сбегает… От обыденности, от конкретной ситуации. Он не может по-другому. Но это не бегство от преследователей, от непонимающих. Помните Сократа? Надо еще что-то говорить? Прав Улдис!Эвакуация на Урал
Это было страшно. Не по-философски, я тогда еще не философствовал. Эвакуировали московских детей на огромной барже, на ней было тысяча шестьсот человек. Для распределения по местам эвакуации нужно было сначала приплыть в Пермь, туда у меня были эвакуированы родичи. Было не только страшно, но и безумно интересно. Баржа от Москвы до Урала плыла гораздо больше полутора тысяч километров. В июле 1941 года мы добрались до Оханска, там пятнадцати мальчикам и девочкам с матерями дали грузовик, который отапливался чурками, и мы поехали в Очерский район. Но до этого просто поразил начальник пристани. Он, чтобы подбодрить, говорил: «Да что мне с вами делать!? Через полгода сюда придут немцы, они вас быстрее распределят!» Но мы не слушали этого идиота! А потом прибыли в маленькую деревню, одну из трех, входивших в состав колхоза. Его председателя я никогда не забуду, он был совершенно необыкновенный человек. Вы представляете — война, тысячи эвакуированных, куда их деть, чем их кормить? Сумел! Он был замечательный человек, всех жалевший. Урал остался в моей душе на всю жизнь местом глубоко приятным. А что есть важнее приятности? Еще бывал под Кишертью, помогал в биологической экспедиции в июле 1948 года. Это был просто курорт для меня, один из самых счастливых месяцев в жизни! Экспедицией руководил Анатолий Георгиевич Воронов, насколько я понял, это известная фамилия в Пермском университете. А его отец был близким другом семьи моей матери в Москве. До этого пришлось познакомиться с Кунгуром, где сидел в тюрьме мой дед, репрессированный в 1935 году. Согласитесь, дата очень важная. А деда выпустили, что не менее важно, в 1938 году, когда уже всех сажали и убивали. А еще в ваших краях вполне может состояться столица космополитизма, ведь Сережа Вороно (один из организаторов конференции — авт.) объяснил, что именно на Урале родился и умер Заратустра, и Сережа поставит ему памятник на горе где-то у вас. Хотя, скажу по секрету, я точно знаю, где Заратустра родился и умер. Поверьте, это было совсем не на Урале.Первый трактат
В 1943 году мы семьей жили в Нижнем Тагиле. Отец работал на снарядном заводе, а я был разнорабочим и учеником в горячем цехе целый год. Мне тогда едва исполнилось четырнадцать лет, а в классе, где учился, были ребята на два-три года старше. Родители (а нормальные родители, как вы знаете, обычно бывают полными идиотами и ничего про своего ребенка не знают) ни о чем не подозревали. Не знали даже о том, что район, где мы жили, был самым хулиганским. Я тоже поздно об этом узнал и едва не поплатился. У главного бандита в нашем классе имелся адъютант по имени Альфред с фамилией Верховодиных. Я был единственным евреем в классе, поэтому адъютант принял решение показать мне мое место. А я-то стремился стать первым, даже несмотря на мою нулевую, нет, не нулевую, а минусовую математическую одаренность. Тогда я и стал писать трактат, потому что в классе никто ничего не писал. В трактате «О происхождении рилигий» (именно так, через букву «и»!) я не мелочился, писал обо всех религиях мира на тринадцати страницах через две строчки школьной тетради. Особенно меня интриговало «змеепоклонничество». Но, бейте-режьте, содержание не помню! Я даже прочел текст трактата одному, совершенно не знакомому мальчику в уборной. А где же еще читать было!? И мальчик, тот самый, незнакомый, сказал: «Ты знаешь, это — гениально!» Так вот, на уроке, уже после того, как я прочитал трактат незнакомому мальчику, Альфред сел сзади меня, вынул нож и разрезал воротник моей единственной рубахи. За что? Не знаю, такие вопросы в политике неправомерны. Мне хотелось дожить до конца урока и тихо, по- храброму… сбежать. И вдруг раздался голос какого-то невиданного авторитета: «Замри, а то яйца отрежу». И Альфред замер. А я к тому моменту уже сам замер от страха. Это оказался брат нашей соседки по дому Борис семнадцати лет. В шерстяной фуфайке и при галстуке- бабочке. Он уже был связан с серьезными бандитами, а не со всякой шантрапой. После урока Борис со всей вежливостью (позднее я узнал, что такие люди никогда не матерятся) сказал Альфреду: «А теперь скажи Саше, что ты имеешь». Тот жалко пробормотал: «Еврей он». Ответом было: «А потом будешь лизать Саше носки валенок». Вот тут я испугался по-настоящему, потому что всю жизнь боялся и боюсь драматических ситуаций. Последними словами Бориса было: «У тебя есть шеф, он скоро ляжет в могилу. Мы тебя положим сверху, когда землю будем засыпать». Тогда я впервые узнал, что уголовная верхушка этническими проблемами не интересуется.Живу в бочке Диогена
Сегодня русскую интеллигенцию государство унижает. Пользуется тем, что настоящий интеллигент никогда не думает о достатке. Сколько тысяч долларов в месяц получает такой человек в России? Мой знакомый в Санкт-Петербурге живет на двести пятьдесят долларов… А что говорить о лифтерше с ребенком, которая получает восемьдесят долларов?! Меня возмущает даже не факт бедности, а дикого контраста: некоторые земляки, которые зовут в ресторан посидеть и оставляют там полторы тысячи долларов за вечер. А я не могу это вынести! Никто из моих нормальных английских знакомых, вполне обеспеченных, никогда не позволит себе ради удовольствия оставить за обед полторы тысячи долларов! Они — не сумасшедшие, это просто не-при-лич-но. Это вопрос любой реальной этики, а не экономики. Для меня настоящими русскими интеллигентами всегда были и есть Антон Чехов и Михаил Булгаков. Они о душе думали, о человечестве. А в души современных русских интеллигентов влезло, как рак, стремление к достатку. Много ли надо средств, чтобы прокормиться философу? Да не смешите меня, очень мало. Любому государству это вполне по силам. Мы с женой живем в Лондоне далеко не в хоромах. Кухня — шесть метров квадратных, гостиная — девять, спальня — еще меньше. И жилье это — социальное, как бы сказали в СССР — «горсоветовское». Если бы арендовали такую же квартиру, пришлось бы платить в десять раз больше.
Пермь — милый город
Нет, правда, Пермь — город очень милый, я здесь, знаете ли, уже в шестой раз. Милые умные люди, те, с кем я успел познакомиться. Дома, пространство, улицы. Все очень мило, совсем не так, как в первый мой приезд. Но, впрочем, это очень давно было. Только перед отъездом впечатление смазалось. После конференции мы пошли вчетвером поужинать в ресторан с каким-то французским названием. Поразила девушка на фейс-контроле. Жена у меня вполне прилично одета, костюм ее брючный мы покупали в одном из лучших лондонских магазинов. А девушка с лицом энкавэдэшника тридцатых годов заявила, что в спортивной одежде она никого не пропустит — у них публика элитная. Какой спортивный костюм! Как ей такое в голову пришло, не понимаю. Пермского режиссера Диму Заболоцкого (он очень талантливый человек), не поверите, произвела в шоферы и посоветовала ему в такой одежде по ресторанам не ходить. Просто стеной встала. В другое место на ужин ушли. Там Пастернака очень уважают. А еще замечательные пирожки пекут, «посикунчики» называются, впервые в жизни такие ел — очень вкусно. В Лондоне ничего подобного не найдешь! Еще соус к пирожкам бесподобный — «хреновина» называется! А французский ресторан, он и есть французский. Лобстеры, правда, там, думаю, очень издалека. Вряд ли их из Камы вылавливают. А вот посикунчики, они очень свежие были. И уха замечательная. И с Димой мы наговорились досыта, он, знаете ли, хоть и режиссер, но почти что философ — наш человек. Но не шофер, так и запишите!