АЛЕКСАНДР ПЯТИГОРСКИЙ
ДРЕВНИЙ ЧЕЛОВЕК В ГОРОДЕ
Часть III
Глава 12
И — шаг в сторону
«Нормальный человек — тот, кто, живя в своем мире, понимает, что их, миров, бесчисленное множество, легко, однако, сводимое к двум — его миру и всем прочим. Он знает, что любое его или чье-либо действие, слово или соображение, сколь бы очевидным оно ни казалось, всегда будет иметь по крайней мере два смысла. Иначе говоря, нормальный человек ЗНАЕТ ДВУСМЫСЛЕННОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ, своего в первую очередь, двусмысленность, не сводимую ни к чему одному и единственному».
Август подумал — да кто же, черт дери, убит сегодня утром?! Спаситель? Убийца? Который из двух? И кем? Неплохая иллюстрация к уроку Менке! «Вот возьмите сегодняшний случай,- продолжал Менке.- Казалось бы, все, что вы делали или говорили, было правильным. Но — стоп! Вы вложили в разрешение утренней ситуации столько понимания и энергии, что не схватили ее двусмысленности. И даже пренаивнейше полагали, что кто-нибудь поверит, включая вас самого, той белеберде, которую вы намеревались представить как ваше заявление в полицию. Меня ведь и наняли — и за немалые деньги, поверьте,- чтоб я вас возвратил к двусмысленности произошедшего. При чем здесь юстиция? право, готовы спросить вы. Да при том, что ни в чем другом двусмысленность так пронзительно четко не читается, как в моей профессии: закон по определению однозначен, его исполнение — по определению же — двусмысленно. Ну представьте себе на месте нашего комиссара Контегара Порфирия, который сразу бы скатился к ОДНОЗНАЧНОЙ ИДЕЕ УБИЙСТВА. Порфирий смотрит на вас умным и в то же время теплым взором: «Так вы же его и убили, дорогой мой Август».- «О, безусловно, дорогой комиссар!» Потом минут так на двадцать о ваших мотивациях и побуждениях. И вы бы великолепно сошлись, не замедлив поставить все точки над «i». С Мелой было бы много хуже: «Вы сами видите, фрау Мела, что убили его вы, и наипростейшим способом…» — «Способ мог быть сколь угодно прост, но КОГО ЕГО я убила, господин комиссар?» — «Так вы сами мне об этом и расскажете».»Нет, господин комиссар, рассказать МНЕ об этом — ВАШЕ дело. А может, я убила — НИКОГО?» И — все. Но Город, увы,- не Санкт-Петербург, а Контегар — не Порфирий. И с этим вам придется примириться».
«Простите меня, пожалуйста, господин Менке,- сказал Август, порывшись в карманах,- я сейчас обнаружил, что у меня не осталось наличных. Прямо напротив вывеска моего американского банка. Будет ли мне дозволено быстро — это займет не более десяти минут — сбегать туда, или вы должны непременно меня сопровождать?» — «Господь с вами, милейший Август, вы совершенно вольны делать все, что вам угодно». «Он не волен делать все, что ему угодно,- прервала адвоката Мела.- Я буду смотреть в окно, и — никуда, кроме банка, слышишь?»
Они видели, как он пересек улицу и исчез за тяжелыми дверьми Ситибанка. «Как друг вашего отчима и как человек, блистательно пронесший себя через три катастрофически неудачных брака,- Менке тяжело вздохнул и закурил желтую алматовскую сигарету,- я должен вам сказать, очаровательная фрау Мела, что вы могли бы сделать гораздо менее удачный выбор».- «Я просто его люблю.- Она не отрывала взгляда от окна.- И вы полюбите, когда узнаете».
Прошло не менее получаса, и Мела уже в тревоге поднялась, когда они увидели в дверях банка его фигуру. Он подбежал к столику, размахивая длинной лентой компьютерного банковского отчета, и, весело прищурившись, объявил: «Необычайное — случилось! Впервые в жизни я без копейки! В мое отсутствие мой бывший компаньон, у которого было право распоряжаться моим счетом, снял с него семьсот тысяч — и умер. Вчера, вследствие неизвестных мне обстоятельств, на все его счета был наложен арест. Слава Богу, успел пройти мой чек на одну большую сумму, выписанный в Городе пять дней назад, и, кроме того, я заплатил за день вперед в отеле, что, вероятно, было лишним. Впрочем, у меня еще остался один дон с мелочью, чего должно хватить на сигареты и кофе в полицейской тюрьме. Еда, надеюсь, будет бесплатной. Ни о каком освобождении под залог до суда не может, таким образом, быть и речи — это для вас, Менке. Что касается заплаченных вам отчимом Мелы денег, то я их ему верну, как только продам свои платиновые часы от Эльсбета, которые год назад в Цюрихе были оценены в двадцать тысяч долларов. А не заняться ли тебе этим прямо сейчас, Мела? Это бы разрешило денежную проблему хотя бы на первое время. Да где же эти ваши идиотские полицейские сирены, господин Менке?»
«Он совсем невозможен, да, Менке?» — «Ну что вы, пока — почти нормален».»Тогда не будете ли вы так щедры и не закажете ли нам коньяка ввиду нашей столь неожиданно наступившей бедности?» — «С восторгом!» — «У меня еще есть в бумажнике один пятидесятидолларовый купон, не говоря об обратном билете, который также можно реализовать по условиям продажи. Словом, все не так уж серьезно в конце концов. Да, вот еще что! Продав часы, не забудь сразу же вернуть Вале деньги, которые ты у него взяла во Франкфурте». Он снял часы и отдал их Меле. Веселость прошла. Ему стало тяжело и немного грустно. Не лучше ли извиниться перед Менке, оставить его здесь, а самим вернуться в отель и, о Господи, спать, спать, пока не разбудят сирены или стук в дверь? И черт с ним, с трупом на дне двора-колодца. Или, еще лучше, продать кретинские часы, взять такси в аэропорт и навсегда уехать с ней из Города, оставив Менке разбираться с трупами, а Валю — с Вебстером и Древним Человеком. «Нет. Ничего у меня так не выйдет»,- неожиданно для себя произнес он вслух. «Со мной у тебя все выйдет».- Она снова обняла его под пиджаком. «Нет, мое утреннее дело отложилось, но никак не отменилось. Его необходимо сделать до тюрьмы и, уж во всяком случае, до Лондона».- «Но ведь ты все равно опоздал?» — «Это непонятно».
Ему было действительно непонятно. Или прав этот Менке с его сомнительной нормальностью и несомненной двусмысленностью? Ведь убийца-спаситель сказал о неизбежности его встречи с «упомянутым выше лицом», если последнее того пожелает. И это пока не опровергнуто. Но почему Мела назвала его «страшным дураком», когда он, утомленный несколько необычным для него делом выбрасыванием трупа в окно, сидел на краю постели? «Дорогой Менке,- он допил коньяк,- существует ли в Городе юридическое определение ЛИЦА?» — «Да. Во-первых, это существо, обладающее формальными, то есть внешне наблюдаемыми, признаками человека и ведущее себя как человек. Во-вторых, это человек, которого можно конкретно отождествить как ДАННОЕ лицо посредством имени, примет и так далее. Только оба условия вместе позволяют нам относиться к «существу» — условно назовем его так,- как к «лицу» или «субъекту» в юридическом смысле».- «Прекрасно, но тогда, что такое «существо» само по себе, пока оно юридически не было признано, во-первых, «человеком», а во-вторых, данным «лицом»?» — «Ничто».- «А если «существо» будет отвечать только одному из этих условий?» — «Тоже ничто. Здесь действует принцип — все или ничего».»Я завидую вашей способности говорить о чем бы то ни было не как о нерешенной ПРОБЛЕМЕ, а как о свершившемся ФАКТЕ, который может существовать только в своей двусмысленности. Я — ваш ученик, Менке. Мела, закажи, пожалуйста, такси. Мы едем к Вебстеру, я оставляю тебя там и отправляюсь, по крайней мере с пятичасовым опозданием, на условленную встречу. А ты будешь пить кофе и объяснять Вале, почему предпочла ему меня, если, конечно, к тому времени не передумаешь. А вы, дорогой Менке, в случае нужды будете представлять меня в полиции. В конце концов если им понадобится меня арестовать, то пусть едут к Вебстеру, да, Менке?»
«Как приятно ехать с обыкновенным шофером!» — Она откинулась на сиденье и обняла его за плечи. «Точнее было бы сказать, как приятно не бояться, что шофером может оказаться ОН. А не взбесился ли наш друг, убийца-спаситель, оттого, что сегодня утром, в первый раз, остался без очередной инструкции? Но ведь он сам и есть все эти инструкции, без них он, скажем так, самоликвидируется. Тогда, в панике, чувствуя, что уже тает, он и бросился сам себя инструктировать. Только чтоб продолжаться! И тут же ошибка: описав, что он с тобой сделает, он сам наиподробнейше проинструктировал ТЕБЯ, как его наипростейшим образом уничтожить. Ошибка, которую он не мог не совершить, ибо всю свою нечеловеческую энергию сосредоточил на мне и тем самым, как ЕМУ казалось, себя обезопасил. Забавно, правда?» — «Не очень. Я с самого начала была совершенно уверена, что он — не человек. Помнишь, еще назвала тебя дураком, видя, что ты об этом не догадался».- «Человек ли он или что угодно еще — пусть Менке разбирается».
«Я к нему успею.- Он стоял посередине огромного холла вебстеровского особняка и смотрел на Мелу, разливающую кофе, и на Вальку, пытающегося, по его собственным словам, более или менее рационально оценить происходящее.- И успею вернуться к ужину до прихода Вебстера. А не успею — ну и черт с ним со всем! На этом витке опоздания ничего не значат. Ты все понял, Валя?» «Почти все. Только скажи, ты действительно уверен, что электрограмму с упоминанием Виктории, подписанную фон Потаповым, тоже послал твой страшный робот?» «Конечно, он».- «Но зачем?» — «Здесь нет «зачем»». Понимаешь, чтение им инструкций всегда сверхинтенсивно направляет его только на один указанный объект, вокруг которого он ткет паутину, вплетая в нее и себя. Так что сам он не может видеть и слышать ничего, что находится за этой паутиной, будь то в полмиллиметре от ее шелковистых волокон».- «Хорошо, это даже я могу понять, как любил говорить Юлий Матвеевич Гутман. Но кто же тогда автор всей нашей ситуации В ЦЕЛОМ, вместе с Вебстером, обеими прекрасными дамами, Сергеем, барменом, Исполнителем, приставами, палачами и твоим убийцей-спасителем в придачу, я уже не говорю о Древнем Человеке, которого пока еще никто не видел?» — «Если ты все же настаиваешь на авторстве, то единственный, на которого я бы мог условно сослаться, как, прости, лишь на СОАВТОРА,- ты. Ну а теперь я все-таки пойду».
Никто не заметил служанку, уже несколько минут не решавшуюся прервать их разговор. «Простите, господин Август, какой-то джентльмен позвонил в наружную дверь и говорит, что у него с вами свидание. Я проводила его в библиотеку».
Дверь в библиотеку была приоткрыта, и он шагнул в голубое облако грубо-сладковатого табачного дыма, успев подумать, что еще за мгновение до того, как он переступил порог, не чувствовал ни малейшего запаха. В то же самое мгновение, представив себе эту небольшую, раз в пять меньше вебстеровского кабинета, комнату с узкими трапециевидными окнами между верхними полками книжных стеллажей и потолком, он уже точно знал, где мог бы сидеть ожидавший его человек, и, еще не выйдя из голубого облака, поклонился, не поднимая глаз.
«Вот ведь как получилось.- Человек распахнул зеленый плащ, сделал короткую затяжку и оперся локтями на колени широко расставленных ног, обутых в темно-коричневые замшевые сапоги.- Вроде ты меня и не звал, но я пришел все-таки. Ты вот затянулся бы разок-другой,- он протянул Августу трубку,тогда б и поговорили».
О Господи, только б не начать, что бы ни случилось, но не начать разговор с того, что тут же сведет его к постылой обязательности вопросов и ответов, вытекающих один из другого! Ну что-нибудь совсем простое и приятное, с чего, собственно, и положено начинаться НОРМАЛЬНОМУ разговору. «Я рад видеть тебя, хозяин дома на полянке, хозяин дома на берегу весело струящегося ручья. Я рад, что ты все устроил, как было раньше тобою же замыслено…» — Он жадно затянулся и выставил вперед руку, как бы утверждая за собой право закончить фразу до первой ответной реплики.
«Устроил? Замыслено? Поверь мне, Владыка Рода, я ничего не устраивал и не замысливал. Я только знал о том, что всегда есть. Я не могу знать то, чего нет. Того же, что я знаю, не может не быть. Когда ты пришел в Город, я знал, что кому-то окажется необходимым тебя убить. Тогда я сказал Асебу, что ты хочешь со мной говорить — почему бы этому не случиться, раз ты все равно в Городе? — и что было бы лучше, если б тебя не убивали».- «Но кто он и откуда, если, конечно, позволено об этом спрашивать человеку, одолеваемому любопытством?»
«Рассказ об этом занял бы дни, и не раз приходилось бы лезть на чердак, в сушильню, за новым мешочком табака. Да здесь и нет места для долгого рассказа о том, что некогда происходило и как происходившее стало Асебом да и тобой тоже, Владыка Рода. Но если брать только главное и полагаться на понимание понимающего, то разумно начать с двух обстоятельств, а сказав о них, на этом и закончить. Первое. То, что ты считаешь человеком и называешь словом «человек», есть двойное существо. Оно живет в одном месте в одно время с разными ему подобными или отличными от него существами, и оно же есть в другом месте, где не живут и не умирают, оттого там и времени нет. Теперь второе. Так случилось, что есть люди лишь с одним существованием, первым. Они — только то, что они здесь, и ничего больше. Были ли они такими всегда или стали такими — об этом не спрашивай; случалось и так, и так. Асеб — из таких. Убитые им — тоже такие. Ты ведь не знал, что не будешь убит никем из них, ибо я не видел тебя убитым ими. А послал Асеба, чтобы не было препятствий нашей встрече. Не думай, однако, что я ее устроил — я только знал о ней, как и о предыдущей».
Не впервые ли в жизни видит он себя перед тремя столь разными своими друзьями — Сергеем, Валькой и их с Валькой общим лондонским другом,- себя, с выброшенной вперед в риторическом броске рукой и с вопросом, который есть никакой не вопрос, а прямое утверждение, что последняя истина о чем бы то ни было никому не нужна, потому что за ней ничего не последует. Так что будем считать, что все кончилось и последующее — уже НЕ ОБ ЭТОМ. А о чем оно, если оно вообще будет,- неизвестно. Он видит, как Сергей с сомнением водит острым подбородком («Истина, если ее хочешь,- нужна, а не хочешь, то никакая»), Валька крутит перед носом граненый карандаш («Истина для археолога кончается поверхностью, знание о которой получается посредством простой аэросъемки»), а лондонский друг по своей вечной привычке что-то невнятно бормочет (вроде того, что «последняя истина и есть то, что вытекает из последующего, еще не бывшего»).
«У тебя ноги устали, Владыка Рода, посиди немного». «Хорошо.- Он сел рядом с человеком в зеленом плаще.- Но если ты всегда здесь и знаешь, как все происходит, то не устраивается ли все по твоему знанию?» Вроде неуклюже и дерзковато, но так будет легче перейти к ледам и керам, уничтожению людей и рождению языков, да и к себе самому, вновь ставшему своим в Городе. «Нет, Владыка Рода. Ты путаешь слова от усталости. Ты говоришь: я всегда нахожусь здесь,- но что такое всегда? Для тебя «всегда» значит «ПОКА ты об этом думаешь», но для меня нет «пока». Ты говоришь, я нахожусь здесь, но я там, где кто-то меня видит и слышит, как ты, скажем. Другого нахождения у меня нет».»Скажи, а если кто-то ДУМАЕТ о тебе как ГДЕ-ТО находящемся, то ты там и есть?» — «Да. Но для этого думающий должен знать МЕСТО, где он ЖЕЛАЕТ встречи со мной».- «Что такое место?» — «На этот вопрос ДЛЯ ТЕБЯ у меня нет ответа. Сколько бы ты ни старался, ты не можешь думать о месте, не помещая его в твое время».
Хорошо, пока еще ни одного вопроса о себе.
«Хорошо, человек без времени, пусть будет так. Но ты САМ видел и слышал, как леды убивали керов? Не я же это придумал в своем сне или мой друг Валентин в его докладе?» — «Я видел и слышал их, убивших и убитых, как вижу и слышу тебя. Но от них, как и от тебя, я отделен тончайшим промежутком, который не могло бы заполнить все время мира. Я слышал шелест их мыслей и шепот их желаний. Леды хотели обмануть богов, не зная, что боги сами желают быть обманутыми.- Он вынул из-за пазухи другую трубку, а также крошечный кремень и огниво. Август услышал легкий, сухой треск и снова оказался в голубом облаке. Покури еще, я не знаю другого случая, чтоб ты сюда вернулся в бодрствовании или во снах. Город в тебе исчерпан. Вместе с женщиной, знавшей тебя до того, как ты знал ее, ты покинул Город для других бодрствований и видений. Твоя женщина — дань роду, но не тому, Владыкой которого ты был тысячелетия, а другому, о котором у тебя нет знания».
Нет, вопросов о себе он не задает, но ответы все равно получает! «Но у тебя ведь нет женщины, человек без времени?» — «Конечно, есть, Владыка Рода. Для кого еще стал бы я удить плещущую серебром рыбу или спешить назад после долгих обходов рощ и лесов? Но у меня нет детей, я — вне рода. Ибо любой род, человеческий или божественный, существует во времени, где меня нет.
У тебя ж в Городе было много родов, хороших и дурных. От них ты уходишь с твоей женщиной — прочь от родовых законов».- «Зачем же мне было тогда сюда возвращаться, человек без времени?» — «Чтобы начать другую историю. О твоем другом, нездешнем, роде, роде без Владыки и его наследника. Он — всегда твой, но, чтобы занять свое место в Доме Его Старейшин, тебе надо было вернуться к твоим здешним родам, чтобы попрощаться с ними. Для того ты сюда и приехал, как и другие из того же рода-не-рода, Валентин и Вебстер. Только в них ЕЩЕ не признали своих, а тебя свои тут же учуяли, как собаки зайца. Как почувствовали, кто ты, хотя и совсем по-другому, Валентин и Вебстер. Но каждый из них на ощупь искал только в своем месте, вокруг себя, включив, не сговариваясь, и тебя в это свое место и не подозревая, что место у вас всех было одно — Город. Вебстер спохватился первым, испугался им не предвиденного и не им предрешенного — тебя, а в тебе своей последней гибели,- ты ведь уже раз его убил. Он навел марево на тебя и свой дом, но опоздал, как всегда опаздывал».- «Скажи, человек без времени, КЕМ ты их знал? Они тоже были главами родов?» — «О нет, Владыка Рода. Вебстер был жрец. Умный, умелый и всегда неудачливый. Оттого был сильно склонен к волшебству и вечно связывался с разными теневыми существами. Валентин был воин, храбрый и опрометчивый, но в отличие от тебя ненастоящий».- «Я — настоящий воин? Никогда о себе этого не знал».- «Главное в настоящем воине — осторожность и решительность, Владыка Рода. Ты побеждал в битвах и схватках, но тебя убивали, безоружного, в постели или за пиршественным столом. Я так думаю, беседа наша подошла к концу. Довольно с тебя Города. Для тебя — бодрствования в странах Севера и Запада и видения на берегах Волги, Вислы и Северна».
«Значит, ты всегда знал ВСЕ!» — не удержавшись, вскричал Август. «Нет. Я знал то, что видел и слышал».- «А разве это не все?» — «Нет. Я не знаю о себе».- «Кто же тогда о тебе знает?» — «Тот, кого не знаю я».
За ужином Валька кричал и ругался. Проклинал все — Город, археологию и особенно археологию Города. Это же необъяснимо и омерзительно в своей необъяснимости — факт полного уничтожения керов ледами («Факт, с которым никто не посмеет спорить, и ты сам знаешь, что это факт!») никак не отражен археологически, и Август не имеет никакого права вот так, просто, сидеть перед ними, Валькой и Вебстером, не произнося ни единого слова. Август засыпал над главным блюдом, английским пирогом с телятиной и почками в черном пиве, и Меле приходилось его больно щипать, чтобы он не уронил голову в подливку.
Он видел улицу, засыпанную дождевыми каплями, уютно мерцающими в тусклом свете желтых фонарей. С Городом для него покончено. Он шел по мягкому мокрому тротуару, в теплой осени полузабытого городка позднего детства или ранней юности. Кто его наградил именем, не знающим уменьшительных или ласкательных форм? Он дойдет до конца этой улицы, свернет влево и позвонит в третью дверь от угла… Опять — в будущем, хотя это было и никогда не будет.
«Валентин Иванович хочет от истории определенности, которая парализует историческое воображение».- Голос Вебстера был низким и приятным. «Почему это у него каждый раз другой голос?» — подумал Август. Хорошо, он уже там, его впустили в дверь, которую он найдет и во сне. («Да, конечно, пожалуйста, какое уж там беспокойство!..») Но не оставили. Сказали: сюда можно только навсегда. Он не хотел навсегда. «Определенность необходима в вопросе,- теперь Валька говорил вполне спокойным голосом,- чтобы отвечающему было легче ошибиться или, если он робкий, сказать, что не знает ответа». «История — только пародия на обыденное мышление,- неожиданно сказал Август.- Здесь никто не затрудняется с ответом. Как скажешь, так и скажешь — иногда получается правильно. Поэтому вопрос должен быть менее определенен, чем ожидаемый ответ. В конце концов то, что леды убили керов, само по себе достаточно определенно, чтобы больше не задавать вопросов». «Прекрасно,- кажется, Валька на самом деле был доволен,просто замечательно. Но я спрашиваю: а не связан ли обратным образом факт уничтожения ледами керов с фактом ОТСУТСТВИЯ археологических данных на этот счет?» «Археологи, по-моему, все недотепы»,- вставила Мела. «Не все, а большинство,- поправил ее Вебстер,- но зато они работают все-таки». «Как хотите, как хотите! — Август явно хотел завершить беседу наименее определенным образом.- Тогда мы с таким же основанием, исходя из предложенной Валей концепции истории как точек сознания, могли бы спокойно вывести уничтожение керов из нашего приезда сюда (Вебстер, вас я тоже включаю), из моей женитьбы на Меле и из чего угодно другого. Кстати, о женитьбе, Мела, идем спать. Куда это я дел часы? Ах, черт возьми, мы же собирались их продать! Да, дорогой Вебстер, отныне я буду лишен счастливой возможности пользоваться вашим гостеприимством. Завтра мы с Мелой улетаем или я отправляюсь в тюрьму. Последнее, по-моему, тоже великолепно увязывается с гибелью керов и одновременно предоставляет мне хотя бы временную отсрочку моей собственной, безвременной, так сказать, гибели. Довольно, хочу спать».