«Я ВЫСТУПАЛ ПРОТИВ ЧУШИ».

Выпущенный издательством «Новое литературное обозрение» роман «Древний Человек в городе» – уже четвертая ненаучная книга известного русского философа, профессора Лондонского университета Александра Пятигорского. А также очередное свидетельство того, что современная философия перекочевала из трактатов в художественную литературу. О замысле романа и положении современной философии в мире Александр Пятигорский рассказал «Ведомостям».

– Александр Моисеевич, что побуждает философа обратиться к написанию художественного текста?

– Это прежде всего приятно. Литература привлекательна именно своей емкостью, сжатостью. У писателя, если он хороший писатель, все и всегда должно быть стереоскопично. Он как бы смотрит одновременно на все, выбирая себе срез и сюжет. Так получилось, что именно в XX в. – правда, иногда это бывало и раньше – интереснейшие философские сентенции разворачиваются именно в романах и рассказах.

– А насколько актуальна сегодня философия в чистом виде? Или она окончательно растворилась в литературе, искусстве?

– Дело тут не в актуальности, а в качестве. Философия после Второй мировой войны катастрофически банализируется, вульгаризируется. Философ все время хочет включиться в социальный, культурный, политический контекст. А это значит, что он умирает как философ. Включение в любой контекст для философа и вообще мыслящего человека – это смерть. Он может осознавать контекст, думать над ним, но включаться в него – нет. Философ должен обладать мыслительной автономией.

– Тем не менее существуют сегодня философские трактаты, которые вы выделяете?

– Мой ответ со слезами в голосе – нет. Это все давно закончилось. Жанр философского трактата умер страшным образом. Стало неинтересно, а если неинтересно – смерть. Это может быть эрудированно, человек может быть интеллектуалом, но при отсутствии автономии все это становится смертельно скучным. Но век, время здесь ни в чем не виноваты. Век – это функция, производная вашего мышления. Это очень распространенная баланда: какой был талантливый человек, но время его сгубило. Время безмыслия наступает прежде всего из-за твоего безмыслия. Объективное время – одна из самых пошлых иллюзий, которая получает все большее распространение с конца XIX в.

– Героем вашего последнего романа выступает древний город N, тайну и историю которого стремятся постичь приезжающие в него люди. Почему вы решили обратиться именно к образу города?

– Я был и остаюсь помешанным на городе и на архитектуре. Город – естественная среда моего мышления. Я очень люблю лес, еще больше люблю пустыню, горы, степь – но я люблю их из города. Более того, я сильно подозреваю, что и лесной философ появился только тогда, когда был уже человек города, который шел в лес и там себя ощутил лесным. Важно понимать, что город – это начало культуры, а не ее конец. Что будет концом, не знаю. Но это уже видно по многим городам – они самоликвидируются и превращаются в огромные, сплошь застроенные конгломераты. Запомните: город – это ограниченное пространство, это всегда форма, а появляются города без границ, которые перестают быть городами. Такие города, как Стамбул, как Лима в Перу, – это уже не города, а страны.

– Было ли тогда для вас важным показать в своем романе образ идеального города, ограниченного?

– Да, в каком-то смысле мой город идеальный. Идеальный город тот, который показывает вам свою историю. Такие города, например, есть в Англии. Вы въезжаете в город с населением 8000 человек и видите с изумлением, как все здесь ведет свое летосчисление от IX в. н. э. Все сохранено, город себя воссохраняет. В этом смысле Англия – уникальная страна, она не может жить без своей истории.

– Ключевая мысль романа – рефлексия, связанная с попыткой восстановить историческую память?

– Конечно. Но память неправильно восстанавливается, потому что память себя тоже обманывает. И отсюда у меня идея немножко издевательская. Реальное восстановление истории как истории – это ерунда. В отличие от чистого математического знания, чистого исторического знания не существует; так у моих героев начинается фальсификация за фальсификацией. Но это фальсификация не в дурном смысле этого слова – никто не хотел никого обманывать, люди сами обманывались. Это такая постоянная авантюра. Люди же хотят знать правду, но сами все фальсифицируют. Одна из главных мыслей романа – двусмысленность. Там, где появляется человек, все становится двусмысленным. Получается безвыходная авантюра и детектив.

– При этом личность и ее энтузиазм что-то сделать и что-то сотворить для вас важны?

– Конечно. В этом отношении позднесредневековые и ранние нового времени легенды очень интересны. Когда какие-нибудь жалкие три человека меняли дух города. Один человек, например, менял дух университета – и уже не он жил во времени, а время было отмечено им. Вся моя история с городом, отчего она появилась? Двое людей плюс больной мальчишка начали чего-то прокручивать. Своим мышлением они все равно на что-то повлияли.

– Помимо истории в романе есть и миф, связанный с городом. Где для вас пересекаются история и миф?

– Они пересекаются на образе Древнего Человека, который, с одной стороны, живет вне истории, потому что он был до нее, но, с другой стороны, он наблюдатель истории. Этот миф о Древнем Человеке есть у многих народов, но я его взял из сибирского, североамериканского и индейского фольклора. Древний Человек – метафора истории. Мне очень близка эта ценнейшая философская идея об абсолютном внешнем наблюдателе, смотрящем на нас. Но это не Бог, потому что Древний Человек наблюдал и творение, начало истории.

– Для того, чем вы занимаетесь, важны читатель или слушатель?

– Важны, потому что философия не может быть без разговора. Разве Сократ мог жить без разговора? Если есть мысль, она должна манифестироваться, выходить наружу, к людям. Так сходятся точки мышления. Одного американского философа спросили: «Как вы мыслите самое страшное будущее мира?» Все ждали, что он скажет пошлости в виде атомной войны или глобального потепления. А он сказал: «Конец мира – если я проснусь утром и нет разговора о философии». И это правда. Ведь человек из города, из деревни в Индии шел в лес почему? Там были люди, с которыми можно было поговорить спокойно.

– Относите ли вы себя к определенной литературной традиции? Если да, кто ваши предшественники?

– Как говорят англичане, давайте называть лопату лопатой. Писатель я забавный, но средний. Моя интенция как в отношении к жизни, так и в отношении к моей литературе – чтоб интересно было, чтоб задело мышление. А получается или не получается – вопрос удачи. Но есть то, что повлияло на меня именно как на писателя, – поэма, которая на самом деле есть сокращенный роман, «Спекторский» Пастернака. Когда я стал писать свой первый роман «Философия одного переулка», я шел по линии Сергея Спекторского.

– Во время вашего недавнего визита в Москву вы прочли курс лекций по политической философии. В частности, вы говорили, что выступаете против термина «глобализация». Почему?

– Нет. Это все существует, конечно. Я выступал против чуши. Люди берут какой-то срез общественного мышления, находят ему название, потом пишут диссертации, занимают кафедры, становятся экспертами Госдепа и МИДа. Глобализация, терроризм, исламский фундаментализм становятся общими местами безмыслия, побуждающими часто не думать над проблемой, а заряжаться от нее. Ведь это возбуждает и потребителей, и производителей информации, погружает их в комфортное состояние. Потому что за этим как бы объективным злом скрывается соблазн многое оправдывать.

Александр Пятигорский – один из самых заметных современных российских философов. В конце 1950-х он начинал как ученый-востоковед, работая вместе с Юрием Рерихом в Институте востоковедения АН СССР. В 1960 г. совместно с Семеном Рудиным написал Тамильско-русский словарь, а позже выпустил «Материалы по истории индийской философии». По приглашению Юрия Лотмана читал лекции в Тартуском университете. Впоследствии работал с Мерабом Мамардашвили – в соавторстве с ним написана книга «Символ и сознание». С 1974 г. Пятигорский живет и преподает в Лондоне. Там написаны «The Buddhist Philosophy of Thought», «Mythological Deliberations», «Who’s Afraid of Freemasons? The Phenomenon of Freemasonry». Кроме того, Пятигорский – автор трех романов и одного сборника рассказов. В 2000 г. за книгу «Вспомнишь странного человека» был удостоен премии Андрея Белого.