АЛЕКСАНДР ПЯТИГОРСКИЙ

СВОБОДНЫЙ ФИЛОСОФ ПЯТИГОРСКИЙ

том 1

ФИЛОСОФИЯ «БХАГАВАДГИТЫ»

Часть первая

Предварительный комментарий Кирилла Кобрина

Разговор Арджуны и Кришны накануне великой битвы при Курукшетре читают уже много веков самые разные люди. При этом совершенно неважно, когда и где эта битва произошла; кажется, здесь мы видим главное от­личие индуистского подхода к прошлому (и «истории», которую иначе как «дистиллятом забродившего прошло­го» не назовешь) от западного. Вообразим себе разговор царя Леонида с Зевсом накануне битвы при Фермопилах. Или Черного принца с Христом перед сражением при Пуатье. Или — что уж там! — неспешную беседу Напо­леона с с гегелевским Абсолютным духом туманным утром 18 июня 1815 года у бельгийского селения Ватерлоо. В по­следних трех случаях место и время играли бы едва ли не большую роль, нежели содержание беседы.

Впрочем, гипотетические разговоры спартанского царя и главного олимпийца, короля Эдуарда и средневе­кового Иисуса, Бонапарта и Мировой души, раскрывшей­ся в истории, наверняка имели бы нечто общее с разгово­ром Арджуны и Кришны. Я имею в виду понятие судьбы. Другое дело, как индуисты и, к примеру, античные греки классического периода относились к этой «судьбе»; впро­чем, о сходствах и различиях древнеиндийской и древне-греческой философий речь шла выше. Обращу внимание лишь на одну деталь: чтение «Бхагавадгиты» происходит всегда, тысячу лет назад, сейчас, завтра. И разговор Арджу­ны с Кришной тоже ведь ведется все время, в каждое из мгновений существования нашего мира. Все дело в том, что, согласно индуизму, наш мир существует лишь в на­шем сознании, точнее — существует лишь наше сознание, «Я», атман (сильно огрубляю, конечно, суть древнеин­дийской философии). Этим индуизм отличается от по­рожденного им буддизма — в последнем никакого «Я» нет. Пожалуй, индуизм представляется несколько более оптимистической версией, не так ли?

То, что происходит всегда, в любое мгновение суще­ствования мира, есть событие мифа. Перед нами мифо­логическое время, полностью противоположное времени историческому, линейно направленному вперед. Говорят, время мифа циклично — это так; однако между «време­нем мифа» (то есть каждого мифа, взятого в отдельности) и «мифологическим временем» (то есть временем, вклю­чающем в себя все мифы в их цикличном повторении) есть разница. Мифологическое время — вечное настоя­щее, где разом происходит все, протекают все времена всех отдельных мифов. Скажем, в тот самый момент, ко­гда я пишу эти строки, Арджуна вопрошает Кришну о пред­стоящем сражении, а Орфей пытается вывести Эвридику из подземного царства. Через полчаса, когда я завершу этот текст, они будут заниматься тем же самым. И так всегда. Вот это «всегда» и есть «мифологическое время» (да простит меня читатель за дилетантские рассуждения и обратится к разговору о мифе и времени из книги Пятигорского «Мифологические размышления. Лекции по фе­номенологии мифа»¹).

Перед тем как перейти, собственно, к беседе о «Бхагавадгите», еще одно небольшое замечание. Речь в этой великой книге идет о войне, о смерти, об убийстве, в том числе друзей, знакомых и родственников. Обратите вни­мание, насколько то, что говорит Кришна, отличается от наших представлений. Дело не в жестокости древних, по сравнению с просвещенными нами. Надо понимать, что разговор там ведется о неизбежном — и о том, как с этим неизбежным жить, как о нем думать.

Первая из двух бесед А. М. Пятигорского о «Бхагавадгите» прозвучала в эфире Радио Свобода 2 ноября 1975 года.

Когда несколько десятилетий назад умер самый великий человек нашего времени (я думаю, это время еще не кончилось) Махатма Ганди, то над его телом читали священную книгу «Бхагавадгиту». Ее читали и по радио на весь мир. А когда еще рань­ше, в восьмидесятых годах прошлого века, умирал отец Ганди, то он умирал и умер под чтение этой же книги. Пятьсот лет назад, и тысячу, и две тыся­чи лет назад эта книга читается в Индии живыми и распевается над мертвыми.

Но только ли в Индии? За два столетия знаком­ства с ней западной публики она переводилась на европейские языки около ста раз, а количество из­даний этих переводов превысило тысячу. С древ­ности в Индии существовали десятки религиозных и философских учений, не имеющих никакой исто­рической или идеологической связи с «Бхагавадгитой». Но вряд ли среди последователей всех этих учений, многие из которых резко противопостав­лены друг другу, найдется хоть один, кто бы сказал: «Я не знаю „Бхагавадгиты“!» — или: «Я отрицаю „Бхагавадгиту“!»

Эта маленькая, не более семидесяти страниц, книга не имеет автора. Она является частью ги­гантской, действительно самой большой в истории, древнеиндийской поэмы «Махабхараты», создан­ной около двух с половиной тысяч лет назад на сан­скрите и повествующей о великом сражении двух родственных царских кланов. Само название «Бха- гавадгита» означает «Песнь господня», ибо большая ее часть — это слова поучения, изреченные, про­петые господом богом Кришной своему любимцу Арджуне. И эти слова таковы, что всегда и везде они будут оказывать сильнейшее воздействие бук­вально на всякого, кто услышит их или прочтет.

Внешний сюжет поэмы очень прост. В преддве­рии великого сражения между ратями двух враждую­щих кланов (а повод, причина сражения не имели никакого отношения к религии или философии, как и в «Илиаде» древних греков, война шла из-за женщин, земель и тому подобного) военачальник клана Пандавов Арджуна выезжает на своей колес­нице осмотреть поле боя. Колесницей правит бог Кришна, который останавливает ее на середине поля меж двух ратей. Вот-вот начнется страшная битва. Арджуна уже очень стар. Всю свою жизнь он провел в боевых схватках и любовных утехах. Не было в огромной стране мужа опытней, любовни­ка прекрасней и воина сильнее, чем он. Но теперь все позади. Вернее, как это почти всегда бывает в важнейших жизненных ситуациях, почти все поза­ди, ибо остается еще разгромить люто ненавиди­мого им и ненавидящего его врага — и тогда пусть кончится жизнь, великая цель будет достигнута.

И вдруг — чудное дело. Многоопытный воин, знающий все о войне, о противнике, о средствах достижения победы, Арджуна не знал только одной вещи: самого себя. Увидев в рядах вражеского вой­ска своих родичей, сверстников, бывших друзей, он испытал жуткое томление, почувствовал такую тоску, что боевой лук стал выпадать у него из рук. И он сказал своему господу, что не хочет убивать соплеменников, не хочет победы, не хочет сражать­ся. Словом, перед сражением он испытал то, что в нашем языке называется «духовный переворот».

Ответ бога Кришны может нам показаться го­раздо более удивительным, чем смятение Арджуны. К смятениям мы привыкли и в жизни, и в литера­туре. Бог Кришна сказал ему: «Сражайся, воин!» Тогда одолеваемый сомнением Арджуна стал про­сить своего бога объяснить ему, в чем же состоит его долг, ведь он — воин, а готов добровольно пой­ти на поражение и смерть. Разве этот отказ от кро­вопролития не есть выполнение духовного долга?

Здесь-то, по существу, и кончается диалог человека и бога — и начинается философия, не столь уж про­стая для понимания.

Сначала бог Кришна излагает своему любимцу философию поведения. «Давай посмотрим, — го­ворит он, — что же случилось. Сначала воин счи­тает своим долгом сражаться, он жаждет победы и смерти своих врагов. Он будет сражаться для побе­ды и потому что он ненавидит своих врагов. И это, то есть жажду победы и ненависть к врагам, он на­зывает своим долгом. Затем, — продолжает Криш­на, — в воине происходит духовный переворот. Ему жалко убивать врагов, ведь они — его соплемен­ники и родичи. Он не хочет победы такой ценой, и это он называет опять же своим долгом, только но­вым». В обоих случаях этот воин в своем поведении руководствуется желанием или нежеланием, нена­вистью или жалостью, как все люди. И это, по мне­нию бога Кришны, есть корыстное, заинтересован­ное, низкое поведение.

Высшее же, чистое, незаинтересованное по­ведение не связано с чувствами, не происходит от необходимости, не преследует никакой цели. Оно есть только выполнение своего долга — долга ради долга. Выполнение долга без любви и ненависти, без надежды и отчаяния, без страха за себя или за другого. Такое поведение и есть поведение йога. И что бы ни делал человек: сражался на поле боя или проповедовал перед ищущими знание, — если от его поведения оторваны побуждающая его дей­ствие причина и направляющая его действие цель, то это поведение будет духовным, будет йогой в собственном смысле этого слова.

Но в ответе Кришны есть еще один важнейший момент. Нельзя выполнить долг вообще. У каждого человека есть свой собственный долг, неразрывно связанный с особенностями его собственного, уни­кального личностного начала. И этот глубоко и ис­ключительно индивидуальный долг превыше всяко­го социального, профессионального или родового долга. Им-то в первую очередь и определяется, что должен делать этот человек здесь и сейчас. Отсюда и известная истина, сформулированная в «Бхагавадгите» так: «Лучше не делать своего дела, чем сде­лать чужое».

Часть вторая

Предварительный комментарий Кирилла Кобрина

«Приехал Жрец (знаменитый бомбейский брамин-йог), сын Крепыша, любимец Рабиндраната Тагора, Иоканаан Марусидзе». Именно так, увы, большинство русской пуб­лики до сих пор представляет себе йогов; в худшем слу­чае — полужуликами, в лучшем — какими-то темными личностями в «захватанной руками чалме», носителями загадочной «восточной мудрости», ответчиками сразу по всем вопросам: от «когда уйдет Путин?» до «как восста­новить потенцию и жить долго и счастливо с десятью женами?». И с этим ничего не поделаешь: на ниве пре­вращения йогов в средоточие представлений обывателя о так называемом Востоке потрудились абсолютно все, от поп-певцов и голливудского кино до рекламы, гадалок и просто проходимцев. Другое дело, что мы сами захоте­ли, чтобы так произошло: никто никогда никому не мешал открыть любую из серьезных книг по индуизму или буд­дизму, которых (говорю сейчас о бывшей советской публи­ке) было не так уж мало и во времена существования СССР. Одна только «Бхагавадгита» выходила в русском пере­воде (не считая переводов 1788 и 1914 годов) с 1956 по 1991 годы четыре раза. Надо сказать и сам текст невелик, всего несколько десятков страниц; впрочем, академиче­ские примечания к нему тянут уже на солидный том.

В общем, не прочли, не захотели знать, не захотели даже об этом слышать. Впрочем, то же самое можно ска­зать и о жителях Западных стран, которые в годы, предше­ствующие краху СССР, имели гораздо больше возможно­стей для ознакомления с концепцией Брахмана, Атмана, Параматмы и Бхагавана, не говоря уже о почти исключен­ной для советского человека возможности узнать все из первых рук. В результате уровень представлений об этих вещах, к примеру, обычного европейца или американца ничуть не выше, чем у нынешнего жителя России.

Но вернемся к йогам. Да, они сидят в известной позе, скрестив известно что, однако не это главное. Пятигор­ский во второй беседе о «Бхагавадгите» перечисляет от­личия йога от других человеческих особей; я же обращу внимание только на одну вещь.

Вот она: незаинтересованность йога в результатах его деятельности. Не то чтобы ему все равно — ибо «все равно» есть психическое состояние, порожденное некоей реакцией на так называемый материальный мир, схожее с гневом, раздражением, страстью, любовью. Нет, у него просто отсутствует интерес к результату вообще, так как действие его существует как бы само по себе, вне связи с другими действиями (и уж тем более реакциями). Оно одно. Вокруг мириады других таких же действий. Все действия связаны посредством того, что называется Атман: «Не име­ет частей четвертое [состояние] — неизреченное, растворе­ние проявленного мира, приносящее счастье, недвойст­венное. Так звук Ом и есть атман. Кто знает это, проникает [своим] атманом в [высшего] атмана» («Мандукья-упани- шада»). Атман («душа»), говорит Пятигорский, цитируя «Бхагавадгиту», существует всегда: он никогда не был со­здан и никогда не исчезнет. Собственно, атман и есть то бесконечное пространство, где совершаются отдельные действия отдельных людей. А если так, то любые причи­ны, цели, результаты любого рода действий — бессмыс­ленны. Чего же тогда ими особенно интересоваться?

Бесконечность, вечность Атмана объясняет и малопонят­ную для человека западной культуры идею переселения душ. Она была известна и в Европе, особенно во времена поздней Римской империи; однако, как мне представляет­ся, ее восприняли на Западе несколько превратно. Атман — не индивидуальная душа; это скорее бесконечное прост­ранство Духа и Знания, по которому перемещаются смерт­ные тела. Тела как бы вдыхают этот Дух: он их наполняет, пока плоть не умирает. Нарождается новое тело, которое вдыхает атман, наполняется им. То есть каждая отдельная душа есть не только частичка Атмана — это и есть целый Атман в любой его микроскопической части. В таком слу­чае получается не переселение душ, а смена своего рода телесных караулов вокруг неизменного Атмана.

Здесь и заключается главное расхождение индуизма с отпочковавшимся от него буддизмом. В буддизме нет Духа, нет души, вообще нет ничего, кроме Знания о том, что ничего нет, кроме пустоты, Нирваны. Буддизм в каком-то смысле более радикален: он требует больше от своего последователя, нежели индуизм от своего. Можно верить в Вечный Дух — это несложно, зато верить в Ничто гораз­до сложнее. Для этого необходимо как минимум интеллек­туальное мужество.

Ну а йог — не «факир в тряпках» (именно так Чер­чилль обозвал когда-то Махатму Ганди), а тот, кто знает вышеизложенное не понаслышке, как автор этих строк, а по-настоящему.

P. S. В конце этой беседы Александр Пятигорский говорит, что бог Кришна принимает человеческое обли­чье в крайне редких случаях: исключительно для того, чтобы восстановить нарушенный в мире порядок. Но по­следнее происходит только в периоды страшных катаклиз­мов, как в «Бхагавадгите», когда Кришна решил стать возничим военачальника Арджуны. И вот вопрос: можно ли считать сегодняшнее половодье пошлости, мерзости и глупости таковым катаклизмом? Если да, то мы ждем тебя, Кришна: лошади запряжены, поводья лежат на бор­тике колесницы.

Вторая беседа А. М. Пятигорского о «Бхагавадгите» прозвучала в эфире Радио Свобода 18 февраля 1975 года.

В предыдущей передаче говорилось о замечатель­ной древнеиндийской книге «Бхагавадгите» и о том, как там трактуется философия поведения че­ловека. В основе этой философии поведения лежит идея о том, что как бы ни был хорош, или благо­роден, или полезен совершенный поступок, — но если он связан с желанием или нежеланием, любовью или ненавистью, то такое поведение не есть чистое, высшее; словом, не есть поведение йога.

Но кто же тогда сам йог по учению «Бхагаватгиты»? Чем йог отличается от остальных людей? На это самим богом Кришной в книге дается абсо­лютно четкий ответ: йог — это тот, кто равен (или недвойствен); не подвержен никаким внешним или внутренним воздействиям (то есть жизнь которого не состоит из реакции на положительные или отри­цательные раздражители на языке современной психофизиологии) и ни к чему не привязан.

В самом ответе разъясняются все три характе­ристики.

Что значит — равен? Равно относящийся к сча­стью и несчастью, к получению и неполучению, к победе и поражению, равно принимающий при­ятное и неприятное, отбросивший двойственность, заставляющую выбирать между «да» и «нет». Он равен, он достоин бессмертия.

Что же тогда значит — не подвержен воздей­ствию? Тот, кто не поддается ощущениям от мате­рии, дающим жар и холод, удовольствие и неудо­вольствие. Тот не подвержен.

Что значит — не привязан? Тот, для кого глав­ное — само действие, но не его плоды, тот не при­вязан. Тот, кого результат не побудит к действию; тот, кто занимается йогой, оставив привязанности к чему бы то ни было; тот, кто совершает действие без единой мысли о результате, тот не привязан.

Здесь мы видим, как две с половиной тысячи лет назад была выработана и блестяще изложена концепция йоги как абсолютно нейтрального по­ведения. Но йога — это только одна часть фило­софского учения «Бхагавадгиты».

Другая часть, трактующая о душе, о материи, о боге, господе, носит гораздо более абстрактный метафизический характер. В философии «Бхага­вадгиты» содержится положение о том, что душа (на древнеиндийском языке «атман») никогда и никем не была создана и никогда не исчезнет. «Не было времени, — говорит Кришна, — когда меня, тебя или кого бы то ни было из этих мужей не было, и не будет времени, когда нас и их не будет». Сама по себе душа не может быть подвержена воздействию никаких физических или космических сил. Кришна говорит о ней, что «она не горит в огне, не мокнет в воде, не иссушаема ветром, не иссекаема мечом». Душа есть вечный свидетель той внешней матери­альной жизни, того поля космических сил, которые с ней самой ничего не могут сделать. Она же может сделать с ними, как и с самой собой, только одно: она может их знать. Знание, высшее мистическое постижение полагается в «Бхагавадгите» главней­шей функцией души. Поэтому душа и называется там «знающее поле». Всякая душа, пока ее носитель испытывает на себе влияния материи и пока он от­вечает на них желаниями или нежеланиями, пере­ходит из рождения в рождение, умирает и снова рож­дается в другом теле. Этот процесс перевоплощения или переселения, трансмиграции души уподоблен в «Бхагавадгите» смене одежды или перелету птиц. И главной причиной перевоплощения здесь пола­гается именно желание. Носитель души так хочет жить в теле, то есть продолжать хотеть, что отто­го и обретает другое тело, в котором он вновь будет хотеть; и так до бесконечности. Хотеть чего? Хотеть материальной и чувственной жизни, хотеть ее вку­шения, хотеть пользования ею.

Согласно учению «Бхагавадгиты», весь мате­риальный мир, от целых космических систем и до песчинок и от камня до человеческой психики (ко­торая, напоминаю, также считалась, в отличие от души, абсолютно материальной) — весь этот мир существует в силу одновременного действия трех универсальных тенденций, называемых «гуны». Это тенденция страстности, активности, связанная с центробежным движением и символизируемая красным цветом; тенденция инертности, пассив­ности, связанная с центростремительным движени­ем и символизируемая черным цветом; и тенденция сознательности, равновесности, связанная с кру­говым движением и символизируемая белым цве­том. Сама по себе материя — ничто. Она существу­ет, влияет, вызывает реакции, только когда в ней происходит динамирование (движение) этих трех тенденций. Если истинный йог остановил работу этих трех тенденций в материи своей собственной психики, то он сразу же перестал подвергаться воз­действию материальных сил внешнего мира.

Бог Кришна, господь, выступает, проявляется как бы в трех также существующих всегда и одно­временно формах.

Первая его форма — космическая, где он — всё, все миры, все существа, все силы, вещи и символы. Ни одно существо мира не может познать эту его всеформную форму, ибо она неисчерпаема, страш­на, окутана непроницаемой тайной.

Другая его форма — духовная, где он есть как бы вселенский дух, душа всех душ. В этой форме он и является богом своей религии: ибо провозглаша­ет, что тот, кто не хочет иных тел и рождений, тот, кто не хочет хотеть, истинный йог, душа такого йога после смерти уже нигде не воплотится. Она обретет свое вечное место в этой форме бога.

И наконец, третья форма — это та, в которой Кришна нисходит в человеческом обличье, как это он сделал, сев править колесницей Арджуны на поле сражения. Нисходит, дабы восстановить нарушен­ный в мире порядок. Но последнее происходит толь­ко в периоды страшных катаклизмов.

По учению «Бхагавадгиты», путей к господу — бесчисленное множество. В принципе, столько же, сколько душ. Но все эти пути разделяются, в за­висимости от общей направленности, от различия в личностях индивидов, на путь любви к богу, путь действия в боге и путь знания бога. Последний, может быть, в наибольшей степени предполагает­ся самим текстом этой книги, ибо из нее человек узнает: что он бессмертен, ибо его душа вечна; что мир недвойствен, ибо в основе его — бог, и что его собственное поведение может стать чистым дей­ствием без причины и цели, а он сам — йогом.

— к следующей беседе —

1. Книга издана в 1996 г. Ред.